Мальчик всё время стучал по моему сиденью в самолете, от чего я был на грани срыва. Я вовремя понял, что дело вовсе не в нём

Это был мой последний перелёт после долгой командировки. Я был выжат до последней капли — хотелось только тишины и сна. Я опустился в кресло, закрыл глаза и впервые за несколько дней почувствовал покой.

Именно тогда началось.

Позади меня сидел мальчик, лет семи. Болтливый, беспокойный, с тем неистощимым запасом энергии, который есть только у детей. Сначала он просто разговаривал с мамой. Потом начал постукивать по спинке моего кресла — несильно, но настойчиво.

Тук. Тук. Тук.

Я открыл глаза. Сначала попытался не обращать внимания. Потом — вежливо попросил маму объяснить сыну, что так делать нельзя. Она кивнула, извинилась… и через пять минут всё началось снова.

Стук становился ритмом моего раздражения.
Усталость, бессонные ночи, стресс — всё смешалось.
Я чувствовал, как во мне закипает злость.

Я мог накричать. Мог вызвать стюардессу.
Но вместо этого просто глубоко вдохнул.

И впервые за весь полёт повернулся. Не раздражённо — просто посмотрел.

Передо мной сидел мальчик с огромными, немного растерянными глазами. На коленях у него лежала игрушечная машинка без колеса. Рядом — мама, бледная, уставшая, с покрасневшими глазами.
Она шептала ему что-то, но он не слушал.

Я понял: он не вредничает. Он просто скучает. Он не знает, как по-другому занять себя. И, возможно, его мама тоже выжата, как я.

Я достал блокнот и ручку. Повернулся и протянул мальчику:
— Нарисуешь мне самолёт? Настоящий, с крыльями и облаками.

Он удивился, потом улыбнулся. И замер, увлечённо рисуя.
Всё остальное время полёта я слышал только тихий шорох бумаги.

Когда мы приземлились, мама поблагодарила меня. Сказала, что давно не видела, чтобы сын был так спокоен.
А мальчик протянул мне листок. На нём был самолёт, солнце и подпись неровными буквами: «Для дяди из переднего кресла».

Я улыбнулся. Усталость всё ещё была, но раздражение исчезло.

Мораль: Иногда нам кажется, что мир мешает нам отдыхать. Но чаще всего он просто просит немного участия. Одно доброе действие может остановить шум громче любого окрика.