Моя собака начала вести себя странно и залезать на высокий шкаф, громко рыча. Сначала я думал, что она сошла с ума, пока не заметил причину ее изменившегося поведения

Моя собака никогда не вела себя так. Рик — спокойный, рассудительный пёс, всю жизнь понимающий одно слово: хозяин. Но последние недели он словно сдал себе экзамен в параноидальной школе: затихал днём, а ночью начинал лаять, вставал на задние лапы у кухонных шкафов и даже карабкался на верхние полки — туда, куда обычно и я не полезу.

Сначала я списывал это на возраст или странную болезнь; думал, может, соседи шумят, кот где-то завёлся, или просто сон нарушили. Но настойчивость Рика не поддавалась объяснениям — он знал правила, и всё равно ломал их, словно предупреждая обо всём очень серьёзном.

— Чего там, дружище, чего ты видишь? — спрашивал я, садясь рядом и пытаясь встретиться с его взглядом. Он лишь поворачивал голову, уши настороженно торчали. Лай был коротким, низким — не пугающим, а настойчивым. И всякий раз, когда я тянулся рукой, собака только громче начинала рычать.

Ночь за ночью это повторялось. Рассудок уставал от напряжения: не спать же в ожидании призраков. Я чувствовал, как дело выходит из-под контроля, и понял — пусть лучше это будет решённая загадка, чем вечный страх.

Взял фонарик, накинул куртку и вытащил старую складную лестницу из кладовки. Сердце колотилось — то ли от раздражения, то ли от того, что я наконец собирался поставить точку в этой истории.

Рик шагнул в сторону, будто специально освободил мне путь, и уставился вверх, прямо на вентиляционную решётку, которую я раньше никогда не замечал. Снял её — думал, мышь, может, накопившийся мусор, ерунда. Но свет фонаря вырвал из тьмы не то, что я ожидал.

За решёткой в тёмной трубе лежал человек. Сгорбленный, в пыли, с глазами, полными паники. Он выглядел так, будто спрятался там не вчера, а давно — и уже почти перестал верить, что кто-то придёт.

Он зашевелился, с трудом сделал вдох, попытался встать — получилось плохо. В руках у него валялись мелкие, украденные вещи: кошелёк без денег, телефон, связка ключей, которые явно не наши. Всё выглядело как крошечная кладовая чужих потерь.

Руки дрожали, я достал телефон и набрал 102. Голос рывком вырывался наружу: «В вентиляции у меня прячется человек. Пожалуйста, приезжайте скорее!» Диспетчер поняла без долгих объяснений.

Пока я говорил, Рик не отходил — нюхал трубу, и в его движениях чувствовалось подтверждение: да, это он, да, вот откуда эти ночные тревоги. Хвост вилял тихо, как будто собака только что выполнила долг.

Полиция приехала быстро. Офицеры осторожно вытащили мужчину, уложили на одеяло, проверили дыхание. Он был тощий, измученный, с порезами на руках; в глазах — хаос и испуг.

Один из полицейских снял с него ещё одно «сокровище» — серебряную цепочку с кулоном и инициалами. Кто-то наверняка скоро придёт и скажет: «Это моё». И в этой мелочи уже угадывалась чужая история.

Расследование вскрыло то, чего я не ожидал: этот человек вовсе не был одиночкой-эксцентриком. Соседи начали вспоминать странные пропажи — исчезали украшения, карты, мелкие вещи, но без следов взлома.

Оказалось, он ловко пробирался по вентиляционным каналам и тонким коридорам между этажами, выбирая то, что легко унести и быстро спрятать. Вечером, когда все спали, он брал самое маленькое и незаметное — то, что не бросается в глаза и не оставляет следов.