«Она — копия моего брата»: всего лишь одна фраза, сказанная в роддоме, разрушила одну семью

Деревенский воздух пах свежескошенным сеном и тёплым молоком. Я стояла во дворе старого дома, наблюдая, как четырёхлетний Лукас кормит кур, а полуторагодовалая Эмма неуверенно топает за ним, размахивая пухлыми ручками.

— Мам, смотри! Петух ущипнул Эмму! — закричал сын, подхватывая сестрёнку на руки.

Девочка рассмеялась звонко, её тёмные кудри подпрыгивали в такт. Каждый раз, глядя на неё, я вздрагивала — эти волосы, глаза, улыбка… Всё напоминало о человеке, которого я пыталась вычеркнуть из памяти.

На пороге появилась бабушка Маттео, опираясь на палочку.

— Анна, идите обедать! Суп остынет.

Я благодарно кивнула. Эта женщина за год стала мне ближе родной матери. Она понимала без слов — и почему я сбежала из города, и почему Маттео больше не приезжал после того разговора.

«Она очень похожа на моего брата», — тогда сказал он, глядя на спящую Эмму. Без злости. Только усталость и тень понимания. После этого он просто ушёл.

За обедом бабушка рассказывала Лукасу сказку про петушка, а я машинально кормила Эмму, мысли утекали далеко.

…Я вспомнила тот день, когда всё началось.

Восьмой месяц беременности. Я шла по улице, сжимая живот, а слёзы катились сами собой. На углу я увидела их — Давид, мой возлюбленный, смеялся с миниатюрной блондинкой. Наши взгляды встретились на секунду — и он просто отвернулся.

— Простите, вы в порядке? — услышала я рядом голос.

Передо мной стоял высокий парень с добрыми глазами и пакетом из аптеки.

— Всё хорошо, — соврала я.

— Позвольте хотя бы воды. Я Маттео. Врач.

Так мы познакомились. Он проводил меня до скамейки, и я почему-то всё ему рассказала — про Давида, про предательство, про беременность, про пустоту. Он слушал, не перебивая.

С того дня Маттео стал появляться всё чаще. Привозил фрукты, помогал с покупками, вызывался сопровождать к врачу. А потом предложил съездить к его бабушке в деревню — подышать воздухом перед родами.

Так в моей жизни появилась бабушка Эльза. Добрая, мудрая, с мягкими руками и тихим голосом.

Когда родился Лукас, Маттео был рядом. Он принёс огромный букет ромашек — моих любимых. Потом — стал частью нашей жизни. Сначала как друг. Потом — как муж.

Свадьба была скромной, но тёплой. Его мать, врач, обняла меня и сказала: «Берегите друг друга». Я тогда верила, что всё получится.

Год прошёл счастливо. Лукас называл Маттео папой. Но он всё чаще говорил, что хочет общего ребёнка. Я тянула — боялась потерять хрупкое равновесие.

А потом случилась та встреча.

В парке, среди семей с колясками. Давид стоял в нескольких шагах — с женой и дочкой. «Твой сын?» — спросил он. «Да», — ответила я. Он улыбнулся грустно: «Похож на мою мать».

С того дня мы начали переписываться. Безобидно. Потом — опасно. Потом — непоправимо.

Когда я поняла, что жду ребёнка, было уже поздно. Эмма была не от Маттео.

Он сам заметил тест, глаза сияли счастьем: «Наконец-то!» А я не смогла вымолвить ни слова.

В роддоме он долго смотрел на девочку. И вдруг произнёс:

— Она — копия моего брата.

Я побледнела. Всё понял. И замолчал навсегда.

Потом были годы — холод, отчуждение, усталость. Контроль, слёзы, одиночество. Пока я не уехала к бабушке Эльзе — под предлогом ухода за ней.

Теперь я живу здесь. В деревне. Учу Лукаса колоть дрова, пеку блины с Эммой, пью чай с бабушкой. Маттео приезжает иногда — молча, с деньгами, с подарками. Давид пишет письма, которые я сжигаю, не читая до конца.

А я просто живу. Не жду прощения, не ищу любви. У меня есть дети. И этого достаточно.

— Мам, смотри, радуга! — кричит Лукас.

Я обнимаю их обоих, прижимаю к себе и думаю: возможно, счастье не в том, чтобы тебя любили. А в том, чтобы самому любить — несмотря ни на что.